КАК ТРОФИМ С ПЕЧИ УПАЛ

В выходной день рано утром к нам пришел сосед. Его ни с кем нельзя было перепутать. Когда он дышал, у него все свистело внутри. Во время войны он был сапером, наводил мосты, там и простыл. Сидит, свистит и завел разговор:

–Я вот что ночью подумал. Кое-как утра дождался. Сложи ты мне, Санька, печку русскую, маленькую. Мне Маруся будет шанежки печь, а я их уплетать.

–Да!.. - отец покачал головой, ну ты, Трофим, надумал. Это где я ее там поставлю, еще и русскую?.. А, вот трехоборотку сломаем, а вместо нее соорудим. Я завтра схожу в местное хозяйство, кирпича еще выпишу.

Дом наш пятистенок был поделен капитальной стеной на две половины. Большая половина наша, а за стеной тетя Маруся и дядя Трофим. Места там было мало. Вот отец и впал в сомнение.

–Ладно, ты иди, дай ребятишкам поспать, а я попозже приду, покумекаем.

Трофим ушел. Мать с утра сварила молочную лапшу. Отец позавтракал, взял складной метр и пошел к соседу.

– Мне же не спать на ней, а листика два хоть, чтоб сдобу спечь. Когда и хлебушка постряпаем, – доказывал Трофим.

Долго кумекали. Отец все рассчитал и дал добро. На неделе дядя Троша привез кирпича на лошадке, накопал три ванны глины, замочил и обильно посыпал ее солью.

В выходной день быстро сломали трехоборотку, почистили кирпичи да и начали класть русскую печь с подтопком. Выходило так, что и камелек есть, и русская с загнетком. Всю неделю отец вечерами клал. С работы придет, поест и к соседу. Хорошо, что сентябрь был теплый. Дядя Трофим все на завалинке посиживает, а тетя Маруся картошку копает да ругает благоверного, ласково называет его орясиной стоеросовой.

Если Трофим уходил куда и кому-то он был нужен, она отвечала:

–Это полыгало качалось вон там, в конце улицы где-нибудь байки травит, становина чертова, и как его ветром-то не свалит с такой высоты.

Трофим был под два метра ростом, а тетя Маруся – метра полтора. Ругалась она беззлобно, но очень артистично.

Через неделю печь была готова. Под, свод, чувал – все.как у настоящей печи, только маленькая и красивая, как игрушка.

Тетя Маруся снова бранится:

–Где ты, дубина стоеросовая, дрова березовые возьмешь? Талина-то из забоки не пойдет, жара от нее нет, дрова нужны березовые. Шанежек он захотел, а черта лысого не хошь? Орясина, ты лучше завалинку поправь, мыши всю прошли, хату зимой не натопишь.

Трофим улыбался, показывая все свои желтые лошадиные зубы. Ему было жалко ее, Марусю. Она мантулила за двоих, а что он мог поделать? Нагибаться ему нельзя – нагнется и зайдется свистящим кашлем. Посиживает Трофим и поглядывает в конец огорода, где уже зажелтели две старых березы.

Когда затерли и побелили печь, хозяин пошел в конец огорода. Отоптал вокруг берез сухую траву, погладил их по белому телу, покручинился и махнул рукой. Жалко было пилить. Каждую весну они с женой пили березовый сок.но дрова нужнее. Свалили березы, попилили на чурки, перетаскали их к дровянику и делу конец. Еще до снегов дрова были исколоты и сложены в поленницы. То сосед поможет, то племянник придет с колуном наполдня, а где сам Трофим клином да кувалдой.

Пришла зима, и потянулся дымок из трубы. Маруся еще в девках научилась всему у матери. Стряпня была не хуже, чем у соседок. Трофим даже поправился на сдобных булочках и варенце.

Все.что готовится в русской печи – это продукт иного вкуса. Хороша печь во всем. Особенно спать. С вечера спать жарко – поворачивайся головой на полати, а ногами к чувалу, кутру наоборот. Если совсем прохладно, задерни шторку, и там микроклимат. Если совсем хата выстыла, тогда делать нечего – слазь с печи и затопляй. Когда печь растопится как надо, полезно посидеть напротив – посмотреть на огонь. Вырываясь из печи и будто свиваясь в косу, он уходит в чувал. Это завораживает и лечит. Под носом всегда сухо. Вот ведь лекарь.

Начались февральские метели. Трофим постанывает – на спину жалуется. Жена пошла по соседям - поболтать. Хозяин поставил табурет к печи как был в исподнем, так и залез на нее, маленькую. Сложился аж втрое и затих. Лежит и щурится, как кот на солнышко. Полежал- полежал, да и смежил веки, а когда размалинился в тепле, решил суставы расправить и начал вытягиваться во весь рост.

В это время в сенцах почтальонка обметала валенки, чтобы занести телеграмму от их непутевой дочери. Тоня валенки обмела, постучалась в дверь и шасть на порог, на боку сумка на ремне. Трофим проснулся, приподнял голову и, сделав полуразворот, хотел взглянуть, кого там черт принес, но под локтем опоры не хватило, и он грохнулся всеми двумя метрами на пол. Тоня закрыла глаза, а когда открыла, хозяин уже поднимался. Он выпрямился, но с него свалились кальсоны. Они были на подвязках, которые лопнули – хорошо, что рубаха была длинная. Тоне не понравились его сухие коленки. Она крутнулась на пороге и в сени, а ремень зацепился за крючок, которым запирают избяную дверь на ночь. Почтальонка дернула сумку и вскрикнула:

– Трофим, пусти!

В это время тут как тут Маруся, и сразу с допросом:

– Что, Тоня?

А та не нашла, что ответить, и сказала:

– Трофим пристает! – и как рванет сумку, ремень оборвался, и вся почта вывалилась на пол, а тетя Маруся устремила взгляд на мужа. Тот в это время подхватил кальсоны. Жена, почуяв неверность, хвать в руки палку, которой запирают наружную дверь, и в атаку. А Трофиму обороняться нечем, руки заняты, ну и сбрякало ему по голове. Пришлось ему пустить одну руку на оборону. Перехватил он палку и задохнулся, но скомандовал жене:

– Закрой дверь!

Дверь она закрыла снаружи и давай помогать собирать почту, а сама спрашивает:

– Тонь, а как он приставал? Он ко мне уж лет десять не пристает.

– Да я не знаю, может, он и не приставал, но кальсоны сбросил.

Тетя Маруся заскочила в хату и к мужу с допросом:

– Ты приставал или нет? Говори, пустая голова!

А тот шишку растирает и, оскалив в усмешке зубы, разводит руками:

– И как я упал – не пойму. Печка маловата – это факт. Ну-ка дай мне другие кальсоны – у этих завязки оторвались.

Жена швырнула в мужа брюками:

– Одевайся, Тоне надо зайти!

Трофим оделся, постанывая. Зашла почтальонка.неся перед собой сумку, поставила ее на стол. Вернулась к двери и, взявшись за крючок, рассмеялась:

– Дак вон кто приставал, а я подумала – вы, Трофим Антонович. Это я ваших кальсон испугалась.

Нашли дратву и крючок, пришили ремень к сумке, перебрали всю почту, и Тоня ушла, оставив телеграмму.

Через несколько дней при встрече отец спросил Трофима:

– Говорят, ты с печи упал.

Тот усмехнулся лишь и сказал:

– Маловата печь оказалась.

Отец ответил:

– Ты же говорил: «Мне на ней не спать, лишь бы шанежки спечь». Хорошо, что ничего не сломал. Давай, я тебе полати прилажу. Иногда погреешься и не упадешь.

Январь 2018