НЕ ЗОВИТЕ ЖЕНЩИНУ ОВЦОЙ: Рассказ

Витьке не везло с самого рождения. Во время родов пуповина намоталась ему на шею. Лишь благодаря опытной акушерке тете Пелагее он остался жить. Был он весь синюшный и непропорциональный – ножки короткие, кривые и длинное, пузатое туловище, как будто рахит развивался у него еще в чреве матери. Он плохо рос, поздно начал ходить, а в три года на него навалилась неизвестная болезнь. Витька стал худеть, и тело делалось, как у старичка, морщинистое, голова не держалась и падала с одного плеча на другое.

Мать его пошла по врачам. Врачи на Витьке попробовали все, но он назло им оставался живой. В соседней деревне жила известная повитуха Гурьяниха. На дворе стояла осенняя слякотная погода. Отец подогнал лошадь. Витьку закутали в дождевик и положили в телегу на сено. Мать села рядом, как квочка над цыпленком, и прикрывала его своим телом все двадцать пять верст. Приехали по-темну. Выпрягли коня, задали сено – и в хату. Гурьяниха – седая женщина с благообразным лицом и цепкими глазами – отпоила гостей чаем, настоянным на травах, с медом и калачами, и давай выспрашивать о мальце, который все еще спал. Мать изложила все подробно – от самого появления Витьки на свет. Гурьяниха скомандовала:

– Ну, раздевай парня, показывай. – Долго рассматривала его, ощупывала суставы, живот, голову и заключила:

– Собачья старость. Завтра, голуба моя, поедете домой, найдете в своем селе щенка мужского пола, от месяца до трех, да чтоб справный был – с блеском, и через недельку приезжайте-ка с мальцом и щенком.

Мать забеспокоилась:

– А он за неделю-то не помрет? Гурьяниха вышла в кладовку, принесла в мешочке мелко толченую траву, сыпанула немного в газету, завернула и отдала с наказом:

– Будешь каждый день по ложке заваривать да поить по глотку, как пить захочет. Нутро нужно закрепить.

Поутру выведрило, и ехать было веселей. Витька всю дорогу спал, Гурьяниха напоила его каким-то отваром. Дома обыскали всю деревню в поисках щенка, какого надо. Кто-то подсказал, что на хуторе у немцев недавно ощенилась сука. Отец поехал к ним, но вернулся ни с. чем. На другой день поехали вдвоем, заехали к брату, мать выпросила у того самокатки-валенки и поехали выменивать щенка. Немцы жили прилично, все по-хозяйски. Пожилой хозяин разговаривал с акцентом. Мать заговорила быстро, слезно, достала из мешка валенки, мол, мальца надо полечить. Немец таращил глаза, потом вышел во двор и принес щенка, толстого, жуковой окраски и подал женщине, которая умоляюще смотрела на него. От валенок отказался, сказав, что взять их – грех. Душевным оказался человеком. Когда провожал гостей, упрекнул Витькиного отца:

– Что ж ты мне тот раз не объяснил что к чему? Ну, ладно, дай Бог здоровья вам и вашему сыну.

Через несколько дней они ехали к Гурьянихе. Хозяйка их встретила радушно, как старых друзей. Время было еще не позднее. Затопили баню. Когда баня была готова, знахарка стала с чердака веник из каких-то трав и велела тащить Витьку и щенка в баню. Долго она колдовала над ним, парила то одного, то другого и окунала в шайку по очереди. Щенка пустили в предбанник, Витьку в одеяле унесли в дом, напоили его водкой с чаем, и он уснул глубоким сном. На следующий день гости вернулись домой, оставив Гурьянихе те самокатки да с полмешка муки. Витька стал есть, наливаться телом, а щенок худеть, сморщился, как старичок, и недели через две издох. То ли игривость щенка передалась Витьке, а может, по природе, но он был неутомим. Мать его так и звала – Игрунок.

Семья их была из бедных. Отец конюшил на маслосырзаводе. Он был ранен на войне, у него не разгибалась нога, но стране до него никакого дела не было. Мать нигде не работала, потому что у Витьки был старший брат да две сестры-погодки младше Витьки. Матери хватало забот с четырьмя детьми. Если бы не корова Касса, как бы они жили? Корова, видимо, в шутку была так названа, но кличку свою оправдывала вполне. Во-первых, она очень мало ходила между молоком. Во-вторых, всегда приносила двойню. С продажи лишнего теленка мать набирала ситцу и сатина. Из ситца шила девчатам и себе платья, а сатин шел на шаровары мужу и сыновьям. Касса была как член семьи, кормила не только человеческое поголовье, но и поросят, собаку и пару кошек, поэтому ухаживали за ней все с удовольствием.

Витька входил в юношеский возраст, после седьмого класса ему дали путевку в пионерский лагерь.

После домашней серости и однообразия лагерь показался ему раем. Витькина игривость не была незамечена. Он обрел много мимолетных друзей, не было времени, чтобы разобраться, кто есть кто, все шло, как говорится, на лету. Яркое алтайское солнце задубило Витькину шкуру, волосы выгорели до желтизны, нос облупился, и он, в общем, походил на подсолнух. В их отряде была одна дивчина Алла. Да! Её можно было назвать так, потому что она имела такие округлости, что на неё заглядывались даже пионервожатые. Она носила широкополую шляпу и затемнённые очки, чтобы лицо не загорало и не выцветали глаза. Спорт она любила только со стороны и азартно болела за избранного ею кумира. К концу сезона устроили соревнование между отрядами. Аллочкин выбор пал на него, и она так за него болела, что когда Витька, и конце концов, пришел на финиш первым и стал победителем в пятиборье, она подбежала к нему и чмокнула в щеку. Эта награда была для него ценней любой ленты и грамоты. У Витьки затрепетало что-то в груди. В детстве ему мало досталось материнской ласки и сладкого, а то, что ощутил он теперь, было нежнее и слаще.

До отъезда оставалось три дня, и он провёл их, как в бреду. Увидев её, у него не хватало духу подойти и заговорить. А когда ложился спать, мечтал: «Подойду к ней и скажу, так и так...» А утром робость брала его в объятия, словно утренний туман. Уезжали на автобусах. Все. Оставались последние минуты. Их разделили по спискам. Алла стояла возле своего автобуса. Витька смотрел и смотрел на неё, прожигая взглядом поля шляпы, которые скрывали её лицо. Она обернулась, резко подошла к нему и, сказав: «До свидания, Витя», – подала маленький лоскуток бумажки, повернулась и пошла на посадку. Он прочёл: «Витя, ты мне нравишься», – а дальше подпись и адрес.

Скомандовали на посадку. Витька видел её в автобусе, она послала ему воздушный поцелуй, а он так прилип к стеклу своего автобуса, что нос расплющился в пол-лица.

Её увезли в Барнаул, его в Бийск. А оттуда на «Заре» по Оби он плыл до своей деревни. Там его встречали, как героя-космонавта. Пацаны, которые били всё лето в деревне баклуши, с завистью расспрашивали его, читали полученную грамоту.

Первое время он ходил, как отрешенный, всё о чем-то раздумывал. А потом игры и сельская повседневность отвлекли его. Написать ей он не успел. Мать стирала рубаху и не посмотрела , что в кармане лежал маленький лоскуток бумаги. Но чернила чувств надёжнее простых. И Аллочка осталась у него в потаённом уголке большого и чистого сердца. Даже в армии он рассказывал друзьям о большой и чистой любви.

После армии Витька вернулся в родную деревню, где его не ожидало никаких перемен. И дома – прежняя серость.

Старший брат нашел себе дефективную жену, как и он сам, и жил с ней, снимая чужой угол. Сестры подросли.

Витька пошел работать на молзавод. На вопрос о работе он отвечал, что работает лёдчиком. И добавлял:

– На кобыле лёд вожу...

Он же не говорил «лётчиком», и это считалось остроумным. Все довольно смеялись. Но смех смехом, а Витька задумывался, как бы зацепиться за жизнь, где отыскать тот уступ, оттолкнувшись от которого он смог бы подняться с жизненного дна. Его начали одолевать мечты Остапа Бендера. Он мечтал о красивой жизни: сигара, трость, дорогой автомобиль и красивые девушки – всё это будоражило его воображение.

Пойти учиться – долго и нудно. К тому же, школьный багаж знаний он уже подрастерял по разным коридорам. Пахать, как «Карла за растрату» – тоже не хотелось. Он видел, что отец за примерный свой труд получил три «Георгия»: горб, геморрой и грыжу. Воровать – боялся: тюрьма – хорошая школа, но лучше окончить её заочно. Так думал он, постигая жаргон и жесты.

Но и ничего не делая, тоже ничего не добиться. И он поступил на курсы шоферов. А вскоре получил и права. Он стал шоферить в «Райсельхозтехнике». Ему дали «газик» с косого ряда, и прежде, чем первый раз выехать на нём за ворота, ему пришлось больше месяца восстанавливать машину. Начал втягиваться в работу. Ходил в рейсы – то в Бийск, то в Барнаул. Однажды в Барнауле машина сломалась. Витька нашел гараж, куда можно было пристроить её, чтобы не ободрали, а сам поехал на речной вокзал. Оттуда он собирался уплыть домой на теплоходе.

Но что это?! К дебаркадеру как раз подчалил прогулочный катер. В первой группе по трапу шла шикарная девушка, вся в белом. О, Боже! Витька стоял и смотрел на неё, как осёл на рекламу. А она, как королева, подошла к нему и как-то свысока спросила:

– Витя, это – ты?!

Он потупился, словно китайский Будда, и стоял, не зная, что делать. Но тут же был заключён в объятия. Её чуть полноватое тело источало дорогие ароматы и волновало Витькину кровь. Он пьянел от объятий Аллы. Ему показалось, что она – это тот берег, от которого он и оттолкнётся. И вот она – жизнь!

Витька не знал, что Аллочка уже побывала замужем, сейчас их планы совпали. Алла вцепилась в Витьку, как чёрт в грешную душу, и не отпускала его от себя ни на шаг. Дома говаривала: «Какой очаровашка – этот деревенский болвашка!» Папа, управляющий трестом, покачивал головой. А мама, администратор театра, обучала дочку, как нужно лепить мужа. Дело шло к свадьбе. Будущий тесть помог сдать Витьке второй класс и пересесть на легковую машину – возить одно из своих замов. Витька и жил в их огромном доме.

При родителях они спали врозь. Но как только оставались одни, она прыгала к нему в постель и выпивала всю его силушку без остатка. Однажды, после таких любовных утех они лежали, отдыхая. Аллочка задала вопрос:

– А как ты будешь называть меня, когда мы станем муже и женой? Мама с папой зовут друг друга «кисулями»...

Она отвергла «ягодку», «цветочек», «зорьку» и «солнышко». Витька напряженно искал. И нашел слово, что подходило их махровому мещанству:

– Милая моя Рамбулье, –  выдавил из себя Витька.

Аллочка весь вечер щебетала своим подружкам по телефону, как ласково будет её называть Викториан. Рамбулье – это что-то даже загадочное...

Её родители имели двухэтажную дачу на берегу Оби и все выходные дни проводили там. На этот выходной приехал к ним сын – Аллочкин брат Глеб, который жил в Новосибирске и обучался в аспирантуре. В отличие от сестры, это был вполне здравый и серьёзный молодой человек. На маму и сестру он поглядывал с юморком. А когда за обедом Аллочка сказала, как будет называть её Викториан, Глеб поинтересовался, а что означает это слово? Но никто ничего толком не мог ответить.

После обеда Витька и Аллочка пошли на берег реки, сели на мосток, опустив ноги в воду, говорили о будущей жизни, строя далеко идущие планы.

Их весёлый и бесшабашный разговор прервал голос Глеба, которому, оказывается, что-то срочно понадобилось сказать сестре. Глеб и Аллочка вошли в свою домашнюю библиотеку. На столе лежал раскрытый словарь Владимира Даля. Глеб, кивнув на словарь, с усмешкой сказал:

– Ну, милая моя Рамбулье, прочитай, что сие значит... Аллочка схватила словарь, впилась глазами в то место, что показал ей Глеб. И тут же сменилась с лица, превратившись из нежной пышечки в гневную фурию. К Витьке, ожидавшему её с улыбкой, она метнулась, как грозовая туча. Резко спросила:

– Что, нашел себе овцу?!

Она сильно толкнула Витьку обеими руками. Тот слетел с мостка, как блин со сковородки. И чуть было не захлебнулся. Аллочка продолжала визжать:

– Вот и езжай к себе в деревню, любитель овец! Да сам ты – баран-деревенщина! Лапоть неумытый, а туда же...

Потом встала на мосток на коленки, схватила Витьку за чуб и давай его курять, приговаривая:

– Чмо ты деревенское! Что, красивой жизни захотелось?! Вот тебе Рамбулье! Вот тебе овца... Баран недоделанный... Вот тебе, вот...

Витька вырос в бедности, но таких унижений ещё никогда не испытывал. И только теперь, в одно мгновение понял, как это противно, как лжив этот слащавый мир, в который он чуть не вляпался...

Резко отбросив руку Аллочки и отплыв в сторону, он выбрался на берег. На обрыве стоял Глеб. Он серьёзно сказал Витьке:

– Парень, никогда не называй женщину овцой – это оскорбление. А вообще-то, беги отсюда подальше. Ты, я гляжу, еще не до конца испорченный... Оставайся таким, каков есть…

Минут через пятнадцать Витька шагал по узкой улочке дачного поселка с чемоданчиком в руке. Позади него раздался сигнал автомашины. Витька обернулся. На его счастье, это было такси. Видимо, кого-то привозили на дачу.

Витька поднял руку. Машина остановилась. По дороге город Витька разговорился с таксистом. И поведал тому свою историю.

Оказалось, что таксист – Витькин земляк. И, как земляк, даже пообещал подыскать ему временное жильё. Да и работать можно пойти, хотя бы и в их таксопарк. Недавно он получил новую «тачку». Теперь не знал, кому передать эту старенькую свою надёжную любимицу. Вот и предложил...

Они переглянулись. Витьке понравился этот доброжелательный парень-таксист. И он поинтересовался, уже запросто:

– А как тебя зовут?

– Виктором, – ответил таксист.

– Меня – тоже, – отреагировал повеселевший пассажир. И они пожали друг другу руки.