Бабка
Назиха жила одна в маленькой избушке. Она была известна в нашей деревне тем,
что читала по покойникам, и ей не требовался псалтырь, так как все молитвы она
знала наизусть.
Почти каждый
день, накормив свою живность, она надолго уходила из дома. Всей живности у нее
было: три курицы, петух и коза Катька. И если Назиха имела характер совсем не
смешливый, а вид — святой скорбящей, то коза была полной ее противоположностью.
Нагловатые навыпучку глаза, длинная борода и большое к вечеру вымя с торчащими
в разные стороны двумя дойками, все как бы подчеркивало ее пакостливую натуру.
Так как в
нашем краю жили, в основном, советские пролетарии, заборы были плетневые. Редко
у кого забор был тыном загорожен, это из той же чащи, только стоя. Особенно
через старый плетень козе перемахнуть не составляло труда. Часто слышалась
брань из чьего-нибудь огорода, потом выскакивала коза с пучком травы во рту, а
следом — хозяин с палкой. Наш двор она тоже не обошла.
У нас была
собака-дворняга, средних размеров, каштанового окраса, по кличке Каштан. На
цепи он лаял свирепо, но не было безобиднее существа, если он был отвязан. Была
у Каштана одна особенность: если он спал на боку, откинув лапы и хвост, как
дохлый, при этом он часто вздрагивал и взлаивал во сне. В одно прекрасное утро
мне особенно хотелось спать, но Каштан, видя свои кошмарные сны, то и дело
взлаивал, тем самым не давая мне углубиться в сон. Я решил его проучить. Слез с
сеновала, взял пустую ванну, которая лежала на погребе кверху дном, накрыл
потихоньку ею Каштана. Тут же подвернулась штыковая лопата, ну я и вдарил
лопатой по дну ванны. Эффект был изумительный. Ванна подлетела выше, чем на
метр, цепь лопнула, как нитка, очумевшего беднягу прихватил понос, и он оставил
длинный след до самой калитки. Калитка в ту сторону не открывалась никогда, но тут открылась, и Каштана больше уже никто не видел.
Шкодная
Катька сразу заметила перемену в нашем дворе, забралась в огород, но мало того,
каким-то чудом забралась на сенцы, где на расстеленных половиках сушилась
клубника. Не было лучшей начинки для пирогов, чем запаренная кипятком клубника с
сахаром. Козе было без разницы, что мы с матерью, набрав по ведру клубники,
тащились с ней десять километров по жаре.
Мы с козой
увидели друг друга одновременно, она стала высматривать место, куда бы
махануть, а я — искать подходящую палку, но Катька меня опередила и сбежала, не
получив по бокам палкой.
У нас за
стенкой жил дед Троха Балагур, врун и хохмач. Был он высокого роста, ходил
потихоньку, дышал с посвистом. Он был вторым по знаменитости в нашем краю,
после Назихиной козы. Но его, видимо, давно не устраивал такой расклад.
На второй
день после «клубничного похмелья» коза опять появилась вблизи нашего забора. Я
с друзьями выходил в улицу, мы направлялись на исток поселять щучат, а дед
Троха сидел возле своей калитки в излюбленной позе — на корточках — так он мог
сидеть часами. Он шкодно поглядывая на
козу, спросил меня: "Правда, что коза сожрала клубнику?". Получив
утвердительный ответ, предложил отомстить ей.
Его предложение нас не насторожило, мы представили себе, как коза будет
плясать, и сразу согласились.
Тот год по
нашей улице прокладывали электролинию, и везде можно было найти алюминиевую
проволоку. Дед Троха отдавал команды, и мы, поймав козу, стали, сжимая рога
один к другому, закручивать их проволокой типа восьмерки. Когда мы отпустили
козу, она, еще больше выпучив глаза, пошла по кругу, поматывая бородой, потом
виражи ее стали круче, мы стали хохотать, а она, как бы отзываясь на поощрение,
стала поворачивать круче шею, по кругу пошла вприпрыжку, вставая на дыбки,
потом кувыркалась через голову и кричала: «Бя…». Мы уже катались от хохота, и
не жалко было уже клубники. В этом веселье мы не заметили исчезновения деда
Трохи, да и коза почему-то стала высовывать язык, тяжело дышать, заваливаться
на бок и уже не вызывала такого восторга. Мы не успели опомниться, как коза
окончательно упала на бок, ее хвост-лопатка мелко задрожал, глаза закатились, копытца
дернулись, и она испустила дух.
Сначала мы,
как бы извиняясь друг перед другом, начали задавать вслух вопрос: «А че это с
ней?» — а потом, поняв, что за это придется отвечать, кинулись врассыпную. Несколько дней мы не встречались друг с
другом, а потом, когда сошлись, подсчитали «трофеи»: биты были все, и, кроме того, каждой семье коза обошлась в 50
рублей. А стоила она тогда всего 75 рублей.
Бабка Назиха
тут же купила другую козу по кличке Мотька. Добрейшая коза. Но мы не позволяли
себе даже погладить ее. Вдруг что случиться, и на нас скажут.
Дед Троха
опять сидел на корточках и весьма равнодушно поглядывал на Мотьку, потому что
«авторитет» его стал значительно выше. Но теперь мы мучительно думали, как
отомстить деду Трохе, и додумались. Дед
Троха затопил среди лета русскую печь кизяком, и, когда кизяк путем разогрелся,
один из нас подпер дверь избы палкой, а другой снял с забора фуфайку, залез на
крышу и заткнул трубу. Делали мы это на одном дыхании, не мелькая под окнами,
потом убежали за огород и наблюдали, как двухметровая фигура деда,
переломившись надвое, вылезала в окно, как он, надрывно кашляя, мотал головой.
Часа через
два мы шли по улице как в чем не бывало, а навстречу вышел дед Троха. Глаза у
него были красные, как у Назихиной козы, и вообще, выражение его лица стало
напоминать нам первую Назихину козу. А нас стало преследовать чувство стыда, и
мы старались не попадаться на глаза этой кроткой набожной старухе — бабке
Назихе.
Комментариев нет:
Отправить комментарий