КУПАНИЕ «КРАСНОГО КОНЯ» : Рассказ

Двое шли навстречу друг другу, подгоняемые ветром. По понятным причинам ветер не может дуть в разном направлении одновременно, поэтому одному, действительно помогал ветер, а другого гнал ветер жизни.

Марк Бабакин шел, слегка набычившись, рассекая плечом потоки холодного осеннего воздуха. Там, куда он шел, его ждала старая дева, которой нужен был кое-какой ремонт квартиры. Марк с надеждой на легкую «шабашку» двигал вперед свое сильное тело.

Виль Вилюев, накинув на фуражку капюшон непродуваемой куртки, легко поднимал цыплячьи ноги, а остальное за него делал ветер. Ему надо было купить лекарство для своей престарелой матери и отправляться к себе в деревню рейсовым автобусом. Автобус ходил нерегулярно, поэтому следовало спешить.

Вилька первым заметил друга, с которым уже давненько не встречался. Оба они были обременены семейными заботами, и поэтому виделись редко. Он поднял руку и приветственно замахал, на что сразу же получил в ответ кривоватую и шикарную улыбку. Марк тоже был рад. Стальным прессом рукопожатия он стиснул синенькие, с прожилками, пальчики друга. Вилька задал вопрос:

– Как живем-можем?

Марк ответил:

– Жить-то живем, да не можем.

– Что ж, выходит плохо? – продолжал Вилька.

– Выходит-то хорошо, заходит плохо, – закончил Марк.

И оба рассмеялись, вспомнив эту старую прибаутку. Вилька спросил друга, куда тот направился, на что Марк объяснил, что ему надо сходить насчет «шабашки» к одной одинокой «старушке» и, если получится, то поискать, откуда у неё хвост растет. Друзья опять рассмеялись. Вилька поведал свою историю, что погнало его сегодня в каменные джунгли.

Ветер тем временем, ударяясь об углы кирпичных домов, врывался в открытые пространства, гнул деревца и кустарники, сдирая с них одинокие, осиротевшие листья, разгонял ребятню по теплым квартирам, помогая дворникам, сметал с дорожек мусор.

Друзья потоптались на месте: что-то расставаться им не хотелось, как будто попали в магнитное поле друг друга. И Вилька предложил:

– Поехали ко мне в поселок, у меня есть прошлогоднее вино из смородины, да и самогоночка, как слеза, «без червей». Посидим, а последним рейсом я тебя отправлю домой. Марк мялся в нерешительности – опять дома будет скандал. Его ещё со школы уважали за твердость характера, но в данном случае у него не было твердого убеждения, что он хочет идти к старой деве. Он пошел от того, что дома нечем было заняться, а ходить весь день у жены на подтычках не хотелось. Марк морщил лоб, у него в голове шел тяжелый мыслительный процесс, наконец, он махнул рукой, и они бодро зашагали в аптеку.

Марк бывал у Виля в последний раз, когда они складывали ему сруб летней кухни. По словам Вильки, теперь это – действующий объект с русской печью, и там никто не помешает им посидеть как следует. До поселка доехали без приключений. Зашли к Вилькиной матери, занесли лекарства. Она рада была видеть бывшего одноклассника своего сына. Поговорила с ним маленько. Пожаловалась на здоровье. Когда прощались с матерью, она, хитро прищурив глаз, сказала:

– Шибко-то не напивайтесь.

Психолог.

Вилька жил на соседней улице, так что до конечного пункта идти пришлось не долго. В ограде их встретила приветливая собачка Жулька. Она взвизгивала, припадала к земле, потом вдруг вставала на задние лапы, протягивая навстречу передние. Ну, как тут пройдешь мимо! Марк взял её за передние лапы. Жулька виновато глянула на хозяина и, как лакей облизала Марку руки. Они подружились ещё тем летом, когда строилась кухня. Собаки долго помнят запахи.

– Ну, все, пойдем, – поторапливал Вилька друга, и они вошли в кухню.

Постройка добротная, светлая. Много места занимала русская печь с камельком. Она стояла чуть не посредине, как барыня белая, всем видом показывая, кто здесь главный. В кухне было тепло и уютно. Они разделись. Марк все любовался печью, а Вилька пошел в дом.

Жена не очень обрадовалась гостю:

– Вы с другом, как соберетесь, так обязательно напьётесь, – упрекала она.

А Вилька ласково погладил жену по плечу:

– Ну, Лен, мы ведь редко встречаемся, ты нам что-нибудь поставь на стол.

Она вздохнула. Ей никак в толк не шло – то она командует им, как хочет, а он исполнительный, как Фигаро, то вдруг «выпрягается», и она сразу чувствует свою женскую слабость. Ей бы хотелось командовать всегда, хотя мать ещё предупреждала:

– Ты, Ленка, смотри, какой ни есть, мужик он и есть мужик, все равно его верх будет в прямом и переносном смысле. Если тобой овладеет гордыня, все – семья пропала.

Лена помнила эти слова и «удила не закусывала». Пошла в кухню накрывать стол.

Когда вошла на кухню, то сразу же повеселела. Её развеселила прическа Марка: это была  «канадка», причем огненно-красная. Вошел Виль с двумя бутылками в руках, и жена обратилась к нему с улыбкой:

– Смотри-ка, друг-то у тебя по последней моде.

Вилька, улыбаясь, подметил:

– Конь красный.

Марк провел рукой по волосам, стал оправдываться:

– Да я в магазине просил темно-каштановый, а мне подсунули чёрте что.

Вилька не зря назвал друга конем, это была его школьная кличка. В пятом классе его называли «Марка», имели в виду почтовую, затем кто-то брякнул: «Конь почтовый». А вскоре «почтовый» отпал и остался «конь» в чистом виде. Марк соответствовал своей кличке полностью, хоть по физическим качествам, хоть по поведенческим. Если играли в футбол, то он всех «ковал», то есть бил мимо мяча, прямо в ногу сопернику. Когда подрос, на него иногда наскакивали ребята, и он бил, как конь копытом. Как даст, так несколько зубов на асфальте, а то, что били его, он не замечал и раздавал тумаки направо и налево. Протезисты города обязаны были ему за поставку клиентов. Так что на кличку «Конь» Марк нисколько не обижался и, поддерживая шутливый тон, они с Вилькой сели за стол.

Лена управилась и ушла. На столе почти все продукты были домашние. Выпивку начали с вина из черной смородины. Выпивали, разговаривали, ели и ещё выпивали. Хозяин начал хвастаться печью, и какие он добавил полати из кедровых досок, чтобы лежать на вытяжку. Кухня была первоклассная. С ними жила бабушка жены, и она частенько лазила на печь погреть бока, да и пятилетний сынишка любил там поиграть. Играет, играет и затихнет. Выспится, пропотеет и бегает бодренький с сухим носом. Печь – первейшее дело в деревне, хоть для готовки, хоть для здоровья. Вилька с гордостью поведал, как он нашел печника, и как они почти неделю клали её. Знатная печь получилась.

Вилька хвастался всем, и выходило, что более делового и умного мужика и нет. Марк доброжелательно поддакивал и кивал красной головой. Между тем, они принялись за самогонку. Вилька наливал себе вдвое меньше, не тягаться же ему с Марком, который выпивал литр водки и шел домой, не качнувшись.

Постепенно в летней кухне стало шумно. Вилька рассказал другу, как он выгодно променял нетель – она уже стельная, не под нож же её, а экстерьер у неё очень красивый, хоть в модельное агентство отдавай.

– Пристал один мужик: «Давай, грит, на быка сменяем», посмотрел я на быка, а он мощный, как племенной и красный, как ты, ну, и поменялись. Мне-то чего, мне надо мясо, а корова у меня хорошая, так что на ноябрьские приезжай помогать, свеженина будет, а чтобы моя не ворчала, ты приезжай с женой.

Приятели обменялись рукопожатием в знак окончательной договоренности. Между тем, пришла хозяйка, взглянула на бутылки и коротко обронила:

– Может, хватит, а то уже поздно.

Но где там! Русская натура большекромая, малыми дозами не успокоишь. Если морду бить – так в кровь, если пить – то до упада. И друзья уже уговорились, что Марк сегодня домой не едет, а спать останется на русской печи. На душе «пели райские птицы». Друзья вышли во двор проветриться. Марк рассматривал звездное небо, вдыхая свежий воздух полной грудью, а Вилька смотался в дом и принес ещё бутылку самогона. Он поеживался и посматривал на дверь, за которой было тепло и комфортно.

– Ну, что, может, пойдем за стол, а то моя прибежит, я ей сейчас сказал: «Ты лучше меня не трогай, хуже будет». Я ведь добрый, когда со мной по-хорошему. Когда прихожу домой пьяный, зайду на цыпочках и в зале на диване лягу, а утром она отвяжется.

– А ты что? – спросил Марк.

– А я молчу, она прямо изведётся вся, ждет моих извинений. А вот хренушки! – и Вилька закрутил большую дулю.

– Да-а-а…. – вслух размышлял Марк, – А я только улыбаюсь, она потявкает, потявкает и сядет на щетки. Интересно мы о своих женах говорим, как о собаках.

– Твоя – тявкает, моя – отвяжется. Они нас любят называть свиньями: напился, как свинья, храпишь, как свинья! – засмеялся Вилька. – А ведь и свинья с собакой могут мирно жить. Сейчас заканчивается год Собаки и начнется год Свиньи, – подытожил Вилька.

– Да, наш год будет, за это надо ещё по одной хрюкнуть, –поддержал Вильку друг. Они только было пошли в кухню, как кто-то ударил в ворота.

Вилька пошел посмотреть, а там сосед дядя Игнат. Чудоковатый дед. О чем-то потолковали, и Вилька привел его за собой. Зашли в кухню, поеживаясь. Дед Игнат щурился, разглядывая Вилькиного гостя, а сам все в кулак покашливал. Вилька усадил нового гостя, налил всем по стопочке, предложил тост: «Не пьянки ради, здоровья для», – и чокнувшись, выпили. Ребята закусили, а дед опять в кулак покашливает. Марк спросил:

– Ты чё, дед, всё время кашляешь, простыл что ли?

Дед ответил:

– Давно простыл, ещё, когда целину на Алтае поднимал в 58-м году. С тех пор и кашляю.

Марк сказал:

– Лечиться надо.

А дед ответил:

– Да теперь уже ни к чему, раз молодому хороший фершал не попал.

– А при чем тут фельдшер, когда сейчас врачи – терапевты? – не сдавался Марк.

– А при том, милок, фершал – это врач народный. Я вот вам сейчас расскажу историю, ну, цельный анекдот, но это быль, – начал рассказ дед Игнат. Это было ещё до войны. Тогда в деревнях врачей не было, какая деревня поболе, в той был фершал. В одной деревне заболел кузнец, заболел вот так, как я – кашлем беспрестанным, а ему ж ковать надо, работа не ждет. В их деревне фершала не было, только колхоз. Надо ехать в соседнюю, двадцать пять верст. Утром председатель колхоза запряг в ходок бегового жеребчика и повез кузнеца. Фершалом там работал один хитрый еврей. Осмотрел он кузнеца и говорит: «Это детская болезнь – коклюш, лечиться будете травами и надо стараться сдерживать кашель, а чтобы помогло, вот вам таблетки», и дал ему слабительного. Покуда кузнец одевался, лекарь вышел на крыльцо и говорит председателю: «Везите его быстро и нигде не останавливайте, если остановите – ему смерть». Напугался председатель, посадил кузнеца, а жеребцу – кнута, ну, тот и понес. Выехали за село, а у кузнеца в животе «Ур-р-р». Он хочет кашлянуть, да боится, чтобы авария не произошла. Просит председателя притормозить, тот глянул на кузнеца, да ещё жеребцу кнута вложил, тот несет, аж колеса в воздухе вертятся. Кузнец зажал в организме все, что можно, у него давление вверх и вниз прёт, а он терпит, аж глаза покраснели. Председатель чуть жеребца не загнал, а кузнец едва не обмарался.

Перед своей деревней пришлось сбавить ход, потому что переезжали мост через речушку. Кузнец на ходу спрыгнул и под мост. Из-под моста вылез, облегченно вздохнул и забрался в ходок. Председатель глядит на него, а тот махнул рукой и сказал: «Поехали». Они поехали уже, не спеша, а председатель дивится на кузнеца: «Надо же, и живой, и кашлять перестал, правда, глаза красные, ну, ладно, должен же быть какой-нибудь ущерб».

Вот я и баю, что нет тех фершалов, чтобы мой кашель вылечить.

Дед Игнат рассказывал монотонно и без улыбки, а парни все это время хохотали до коликов. Вилька, вытирая слезы, сказал:

– На, дед, выпей ещё стопку, да иди домой, а то у нас глаза покраснеют.

Дед опрокинул стопку, кашлянул и в дверь. Вилька довольный качает головой:

– У нас хоть и пригород, но уклад жизни сельский, держим скотину, ходим по соседям, здороваемся с людьми, это у вас живут на одной площадке и не здороваются.

Марк согласился:

– Да уж, черствеют люди, заняты погоней за деньгами. Мне эта жизнь противна. Найди мне хороший дом в вашем поселке, на обмен. Хочу на крылечке сидеть, сад свой развести.

Вилька, довольно потирая руки, пообещал:

– Разобьюсь, а дом тебе подберу, будем семьями дружить, праздники отмечать. За это дело надо выпить, – и снова наполнил посуду.

Вскоре у них стала притормаживаться речь, движения плучались, как у роботов. Вдруг Марк попросил друга:

– Покажи мне быка.

Вилька соскочил и начал опять хвастать:

– Пойдем, покажу. Бычара, я тебе скажу, мощный и красивый.

Они вышли на улицу. На стене кухни висел щиток. Вилька щелкнул выключателем, и из окон хлева выплеснулся свет. Они подошли к дверям, и хозяин долго открывал сложные засовы. Внутри было свободно, с одной стороны на привязи стояли корова и бык, а с другой стороны, за загородками на седалах сидели куры, ещё в одной клети на опилках вальтом лежали два розовых поросенка. У Вильки вид горделивый, он подошел к корове и, приобняв её одной рукой за шею, другой гладил по морде. Корова вытягивала шею и сопела от удовольствия, а бык повернул голову и смотрел на них. Марк, видимо, решил, что бык хочет, чтобы и его тоже почесали. Он решительно подошел и обнял быка, как брата, но бык не понял этого и мотнул могучей башкой. У Вильки в сарае было сделано все по-хозяйски: пол под коровами покатый, и с него всё стекало в жёлоб, который у стены оканчивался приямком. На этот раз приямок заполнился почти до отказа. От сильного толчка Марка закрутило, и он, не удержавшись на ногах, воткнулся в приямок с навозной жижей. Одна рука и красная голова исчезли с поверхности, он так и застыл в этой позе. Вилька подскочил и потянул друга сзади. Марк вынырнул и пустил, как кит, изо рта желтую струю, а руками принялся сгребать с головы и лица то, что погуще, при этом отплёвывался. У Вильки в хлев был проведен летний водопровод. Он снял с гвоздя шланг, открыл вентиль и начал поливать другу на голову. Навозная жижа стекала за пазуху и там отцеживалась через майку. Марк фыркал, как конь. Немного отмывшись, он взмолился, чтобы Вилька больше не обливал его.

Корова и бык, завернув головы, разглядывали это чудо явно с удивлением. Ещё никто в их хлеву не купался. Вилька закрыл кран, повесил шланг на стену, и они с другом пошли на кухню. Марк шел и матерился, его явно развезло, и даже купание не помогло. На кухне Вилька обирал с Марка сенинки и спрашивал друга:

– Ты чё полез обниматься? Я его кормлю, и то он меня не подпускает, бык с характером, хотя не бодучий. Быки они, брат, в дружбе осторожные, не то, что люди. Человек, вроде, разумное существо, а глупое. Подружатся, все наружу вывернут – все тайны, а когда между ними пойдет разлад, всё станет достоянием народа. Не зря говорят: «На воровское дело надо идти одному». Хотя и тут враг есть.

Марк поднял мутные глаза и спросил:

– Хто?

– Да твой язык. Подопьёшь и проболтаешься, и хана. Лучше друзей не иметь. Вот у меня их нет.

– А я? – спросил Марк.

– Нет, мы с тобой приятели, а друг, это когда ты за него в огонь и в воду.

Марк утвердительно кивнул. Вилька продолжал:

– А я вот не уверен в себе, наверное, я слаб. Мы с тобой хорошие приятели и давай спать.

Марк наполовину мокрый полез на русскую печь и через минуту уже храпел. Вилька щёлкнул выключателем и наощупь вышел на улицу. В доме все спали, Вилька вернулся, тихо прошел в зал и лег на диван.

Утром Вильку растолкала жена:

– Вставай, иди, дай коровам сена, я уже подоила. Да и друга поднимай, его, поди, дома потеряли.

Вилька поднялся. На улице начинало светать. Он с трудом задал сена скотине и пошел на кухню. Друг спал на животе, вытянувшись на все полати. Прическа его потеряла яркость. Вилька кое-как растолкал его. Тот проснулся, приподнял голову и провел рукой по волосам. С головы посыпался сухой навоз. Слез с печи, обул ботинки и пошел на улицу. Вилька налил на похмелье вина. Марк зашел на кухню, поежился и сказал:

– Меня дома потеряли, надо рвать когти.

Вилька даже обрадовался:

– Ну, давай похмелимся, и я тебя провожу до остановки.

Марк кряхтел, постанывал, выпил рюмку, вторую, помаленьку начал  оживать. Вилька за ним наблюдал и думал: «То ли ничего не помнит, но получилось классно, как на картине Петрова-Водкина «Купание красного коня». Конь-то на печи обсох и с него навоз сыплется.

Марк поднялся, надел куртку, нахлобучил поглубже на голову вязаную шапку, и они пошли на остановку. Ждать пришлось не долго. Старый, но теплый автобус подкатил, погромыхивая всеми частями изношенного тела. Друзья попрощались. Вилька взял с Марка обязательство, что тот через неделю, в выходной, приедет вместе женой колоть быка.

На неделе лег снег, он шел половину суток и прикрыл все кустарники и ягодники от вымерзания. В пятницу в ночь ударил мороз. Все шло, как по заказу. В сёлах и частном секторе пригородов в субботу завизжали свиньи, загудели паяльные лампы. Мужики в подпитии, сытые, веселые ходили от двора к двору, ножи за голяшками. Стаями вились вороны и сороки, а цепные псы их облаивали. Детям достали санки, и они искали возвышенные места, чтобы открыть зимний сезон. Шум, гам, лай. Все движется, Все живет. Топятся печи, пахнет свежениной и пирогами. Вечером долго светятся окна, кто-то солит сало на зиму, где-то нестройным хором вытягивают «По диким степям Забайкалья». К полуночи только угомонились.

Нетвердой походкой шагал запоздалый гость. Охрипшие за день собаки, нехотя гавкали на него. Под ногами поскрипывал снег, и далеко слышался его неуверенный шаг. Но вот прошел последний, и кругом стихло, а звезды на небе, как начищенные пуговицы курсанта, перемигивались, оживляя пространство.

Вилька ждал друга в воскресенье, с утра все поглядывал в улицу, не появится ли Марк. Сам готовил все необходимое: наточил нож, достал хорошую веревку. Быку на ночь сена не давал. У ворот замаячили две фигуры, Вилька увидел их через стекло кухни, надев меховую жилетку и кроличью шапку, вышел встречать гостей. Гости уже шли по двору. Вилька раскланялся перед женой Марка, а другу пожал руку и повел их в дом. В доме их встретила хозяйка, явно радуясь, что будет с кем отвести душу. Мужики в доме не задержались, заторопились на кухню, там они себя чувствовали свободнее.

С быком управились быстро. Стаскали мясо на веранду, разложили остывать. Умылись и пошли в дом, а жены – на кухню жарить свеженину. Когда свеженина была готова, позвали мужиков к столу. Вдруг жена Марка спросила:

– Слушайте, а в прошлую субботу мой у вас был?

Вилька закивал головой:

– Да, а что?

– Дак он у вас, где спал? – продолжала она уточнять.

Вилька показал на печь:

– Да вот, на печи.

– А я думала, он у вас в навозной куче спал, потому что у него майка и рубаха жёлтые, а за пазухой – навоз. Я его в ванну поставила, велела там раздеваться, с него навоз посыпался.

Жена Вильки смотрела с удивлением, она не знала ничего, зато Вилька хохотал до слез:

– Да это он быка обнимал, тот его мотанул, он и воткнулся головой в приямок, а я водой навоз с головы смывал, вот он и оказался за пазухой.

Все смеялись, а Марк доброжелательно улыбался своей кривоватой, но шикарной улыбкой и вдруг спросил Вильку:

– Ты мне дом нашел?

Вилька закивал:

– Да. Вот поедим и пойдем, а чё ты вдруг?

Марк ответил:

– Я у тебя крещение принял, нет, вернее, погружение. Это означает, что надо менять образ жизни.